Книга Лето бабочек  - Хэрриет Эванс

– Нинс! – воскликнула милая сестра Себастьяна, Шарлотта, проскакав и обняв меня. – Привет! Так давно тебя не видела.

Она отбросила свои длинные волосы с лица и шагнула назад, серьезная, когда ее младший брат, Марк, поцеловал меня в ухо и смущенно пробормотал:

– Привет, Нина.

– Привет вам обоим, – сказала я. – Привет, Джуди. – Джуди была сестрой его отца, которая жила с ними и которая каждый день плавала в Хемпстедских прудах.

Джуди крепко пожала мою руку.

– Ужасно рада тебя видеть, Нина. И тебя, Малк.

– И я, Джуди. – Малк поцеловал ее, потом повернулся к матери Себастьяна, пройдя сзади группы: – Ну, Цинния. Какой сюрприз.

– Да! – сказала я с улыбкой. – Какой сюрприз!

– Нина. Дорогая, какая радость снова тебя видеть. – Цинния притянула меня к себе в объятия в своей обычной кружевной шали, с идеальным контурингом и ароматом Живанши Амаридж. – Как необычно, – сказала она своим глубоким низким голосом. – В последнее время я так много о тебе думала. Себастьян рассказал мне, что твои соседки смылись от тебя и тебе пришлось опять переехать к Дилайле и Грэхему.

– Ну, это только на время, – ответила я, по-детски оправдываясь. – Сестра Элизабет купила квартиру и предложила ей жить вместе, а Ли получила отличную работу на раскопках в Мексике, примерно в то же время. Нам всем было жаль съезжать.

– Ммм, – протянула Цинния, очевидно не слушая. Она наклонила голову набок, ее моллюсково-синие глаза постоянно следили за мной. – Чудесно.

– В любом случае, у нас все неплохо идет, да, Малк? Мы еще не поубивали друг друга… – добавила я и нервно засмеялась при виде того, как Малк захрипел и закатил глаза, издеваясь и изображая обратное.

– Ах, – Цинния озадаченно посмотрела. – Что ж, мы, должно быть, застали вас врасплох, Нина. Почему мы тебя не видим?

– Ты помнишь, мама? Женитьба? Развод? Все эти дела с бывшей женой? И как ты приказала ей убираться и назвала сукой? – Себастьян пихнул меня, в шутку, но слишком сильно, так что я почти повалилась в сторону, упав на Малка.

– Себастьян! – гневно выпалила юная Шарлотта с выпученными глазами, смотря то на мать, то на меня.

Наступила короткая, напряженная пауза. Цинния чудесным образом смахнула ее одним пренебрежительным взмахом бледной руки. Она пожала мне руку.

– Что было, то прошло, дорогой, Нина знает это. Так вот, на прошлой неделе я встретилась с замечательным автором детской литературы, который, я уверена, тебе понравится…

Я ждала приглашения на ланч, придумывая, как отказаться. Некоторые собирают Лалик, некоторые – статуэтки персонажей из «Стар Трека»: Цинния коллекционировала людей. Ее обеды выходного дня в доме Фейрли на окраине Хит были легендарными. В первый год учебы в колледже, когда мы уже с Себастьяном были хорошими друзьями, как-то в воскресенье меня пригласили в Хай Мид Гарденс. Все там уже знали мое имя.

– Нина! Чудесно, что ты пришла! – Закричал седовласый, сутулящийся отец Себастьяна, Дэвид, распахивая дверь и обнимая меня своими большими руками. (Фейрли очень любили крепкие объятия.)

– Проходи! Мы так рады видеть тебя здесь, Себастьян все время о тебе говорит. Ты будешь джин с тоником? Не обращай внимания на шум, мы там поставили пианино, и Клаудио пытается его опробовать.

На том первом обеде был член законодательного собрания, классический пианист, еще трое, которые выделялись своей шикарной речью, и два писателя. Я не была ими впечатлена: в конце концов, моя мама была писателем. Но скоро я поняла, что они не были на нее похожи. Они и правда были Писателями: один из них был романист, который вошел в шорт-лист премии Орандж Прайз, и у него была дочь по имени Джонерил; другой писал в жанре военной истории и был похож на итальянца. Мама, со всеми ее причудами, никогда не называла никого «симпатико», и кроме того, мы с ней обе верили, что король Лир был мерзким стариком, заслуживающим своей судьбы.

Что касается остального – перепела, обжаренные в красном вине, теннисный корт, старая мебель из красного дерева и разговоры за ланчем, в которых все, включая десятилетнего Марка, должны были принимать участие и слушать, – открытый экзотизм всего вокруг был для меня в новинку. Я честно не думала, что люди вот так живут, мне казалось, что такое может быть только в книгах. Таким же открытием было то, что они были рады меня здесь видеть. Что Себастьян говорил обо мне. Я, правда, не могла понять (и не могу до сих пор, спустя семь лет), почему он выбрал меня, почему мы стали так близки. Я знаю только, что это был первый раз, когда я чувствовала себя самой собой, а не кем-то, прячущимся в маме, или в миссис Полл, или тенью Джонаса, бледной мошкой в классе, наполненном бабочками.

В тот день я в первый раз переспала с Себастьяном, и это вообще был мой первый раз. Это было в его комнате, где на стенах висели черно-белые книжные плакаты, изображавшие кучу персонажей: Брандо, Хемингуэй, плакат из «Выпускника». Во время чая, когда были уже сумерки, почти темно, и когда вся семья собралась внизу, дети шумно играли на пианино песни Битлз. Он сделал кокон из пухового одеяла, и в первый раз был со мной, наверное, слишком быстро, и как-то все стало хорошо, и счастливый румянец горел на его щеках, и его уязвимость и скромность, когда мы вместе лежали под простынями, нервные, обнаженные, наполненные крепким вином и юным сильным влечением. Это сделало его более человечным, а меня той, кто могла ему помочь принять нового себя. Мы оставались наверху до одиннадцати, смеясь, занимаясь этим снова и снова, пока не отключились, и он был похож на спящего льва, и его пушистая грудь вздымалась и опускалась, когда я смотрела на него с восхищением. Мне казалось, что все это время я блуждала во сне, а теперь пробудилась, стала жить в реальном мире, и все имело смысл.

На следующее утро мы украдкой выбрались из дома, пока про себя я молилась, чтобы Цинния и Дэвид меня не заметили – я была уверена, что они ничего не имеют против, но я не хотела отвечать на всякие вопросы, не хотела, чтобы волшебство прошлой ночи было разрушено.

Мы поженились через пять месяцев, в конце первого года учебы в колледже. Мне было девятнадцать, ему двадцать; мы пошли в Ислингтон Таун Холл. На мне было белое хлопковое платье в стиле английского кружева, купленное за день до этого в Эйч-энд-Эм, за 13,99 фунта. Я все еще храню его, но оно лежит в комнате Мэтти, безвольно болтаясь на проволочной вешалке в глубине шкафа.